Петра сильно взволновала одна женщина, когда он увидел ее в первый раз. Известно, что все новое и неожиданное сильнее действует именно в первый раз, нежели когда это новое каждый день одно и то же. Дело было так: он проходил мимо тумбы с рекламой, а она как раз оторвалась, дочитав объявление о телогрейке, и повернулась, чтобы уйти. В то время, когда она поворачивалась, показав ему ровный ряд белых зубов и жемчужную брошь на груди, он ясно осознал, что между ними прошел незримый ток, или треск, будто молния ударила сверху или телогрейку разорвали надвое.

Он постоял секунду, удивленно глядя ей вслед, а потом повлекся за ней, проклиная свою подагру и ревматического беса, который, должно быть, сильно впился в его ребро. Ему показалось странным, что дама была, в общем, обычной внешности, наверное, очень красивая брошь привлекла его внимание, отбросив свой прекрасный свет на хозяйку.

"Ладно, если не познакомлюсь, то хоть жемчуг посмотрю", - успокоил он сам себя, вспомнив о голодном сыне, и прибавил ходу.

Женщина скоро остановилась.

− Вы за мной идете? – спросила она чисто и слегка напевно.

Этот вопрос поставил его в тупик. Он подошел поближе и остановился.

− Тут все идут за кем-то, − вяло сказал он, представив, как сын зачем-то взбирается на шкаф и открывает ларчик, где лежит краюха хлеба.

− Не ходите за мной, − сказала она. – Не надо.

− Но почему?

− Потому что один человек ходил за мной, а потом стал моим мужем.

− Такое со мной в первый раз, - сказал Петр и стал стучать ботинком по снегу, утрамбовывая дорожку. – Разве вы не слышали, как телогрейка треснула?

Он, конечно, не рассчитывал на понимание, но незнакомка, очевидно, тоже услышала далекий волнующий звук, похожий на то, как лопаются стежки на рукавах:

− Может, она от ужаса треснула, − сказала она почти шепотом. – Знаете, сколько за нее хотят?

− Нет. 

− Тогда приходите завтра в Алексеевский парк, только приходите днем, не опаздывайте.

Она ушла.

Петр хотел уточнить – когда именно днем, но спросить это, крикнув ей вслед, не решился.

Он вернулся домой в приподнятом настроении, и с порога спросил сына, не забирался ли тот на шкаф, но тот отвечал, что он еще в своем уме, а если у него на шкафу что припасено, то родитель за это должен будет ответить. Впрочем, в ларце ничего не оказалось: Петр показал его, достав и открыв крышку, объясняя сыну, что когда-то давно спрятал туда хлеб, а потом съел, и эта фантазия с куском про запас теперь его не оставляет.

− Я бы положил, но мне нечего, − сказал сын и ушел в другую комнату.

Весь остаток дня Петр питался сладкой возможностью вновь увидеть незнакомку, посмотреть и отобразиться в ее броши, а когда пришла супруга, даже ощутил болезненный укол в области лопатки.

На следующий день он наблюдал за женщиной, спрятавшись под ель; она сидела на скамейке и не шевелилась, глядя на дорожку.

Петр тихо подобрался к ней и положил ладонь на ее губы, прижав. Сказав "Тссс", он приказал ей молчать. Потом сорвал брошь, положил ее в карман.

− Я узнала вас по голосу, это вы… шли за мной вчера, − сказала она, когда он отнял руку.

− Молчите… Если бы я был еще молод, то, будьте уверены, никогда бы я такого не сделал.

− Я понимаю… я для вас как вещь: из нас двоих вы выбрали лучшую.

− Это не так. Я думал вот что: взять вас… это мне не по силам… не по обстоятельствам, поэтому я беру ничтожную долю, которую только могу себе позволить.

Именно в этот миг он услышал явственный звук, который не мог ни с чем перепутать: это был словно удар молота по его сердцу. Он повернулся, достал брошь, оглядел ее и, падая на колени, протянул ей:

− Простите… я, право, на меня нашло… Но ведь вы слышали?

− Да, конечно, − со смехом сказала она, принимая безделицу. – Это мое объявление висит уже который год. И каждый раз эту брошку я получаю из рук моих будущих мужей. Теперь ты понимаешь, кто я?

− Нет.

− Подумай, еще есть минута. А то что телогрейка так сладостно треснула – не обращай внимания, перед торжествами у ней всегда такой звук.

− Какими торжествами?.. И разве мы уже на "ты"…

Но ему не суждено было услышать ответы: под лопаткой что-то сильно кольнуло, потом стрельнуло в ухе, в глазах появился туман… Он плавно повалился рядом с ее ногами, наблюдая последним взглядом, как женщина поднимается со скамейки, делаясь прозрачнее, ее руки прикалывают брошь, и она спешит по дорожке, почти не касаясь мучительно белого, разящего глаза снега…