Жизнь у Максима. Кухонный ночлег. Мне что-то не все ясно. Я будто отстал от всего, плохо понимаю окружающих, когда рассказывают “истории”, а за окном дождь, а вчера был холод, и у меня уже набралось 9 учеников в гимназии. И все же мне что-то не совсем ясно…

        Хотел бы я знать, как теперь пишутся горящие фразы, ведь надо глупостью исполниться такой фантастической, активной…

        Но будь как море, большое и круглое. Круглое.

        Девушка под красным зонтом на улице.

        Знаешь, что я тебе скажу? Пока нет. Пиши сюжеты, вот что. И экономь бумагу.

        Заря, розовая, как бок поросенка, рассеяла тьму и сделала воздух прозрачным на многие версты вперед. Горизонт все еще был убран в туман, однако вершины гор угадывались довольно явственно, прорезая пиками белесую пелену. Вперед уходила песчаная дорога, изгибаясь зигзагом, иногда ее часть терялась в низменности за холмом, и вот что важно: только она бежала по долине, сколько хватал глаз, по ровной пустынной местности, была видна как на ладони, как тотчас ландшафт переменился и невидимой рукой приобрел характер довольно дикий и разноплановый, сделавшись гористым и кряжистым, с обязательными обрывами, отвесными стенами и площадками; холодными струями бьющих из скалы родников, нагромождениями ледяных торосов.

        Никакой дороги уже не было в помине.

        Мне нравится, как ты смотришь на меня. Милая моя Лель, милая моя Лень, а Леность, в награду тебе я пою грустную песню.

        Когда идет молодая, нарядная девица, ступая так, словно строчку ведет, и глаза ее не скошены к переносице, а ведут себя прямо и в общем то нейтрально, то позади нее слышен какой-то ровный монотонный гул, вроде пчелы работают крылышками, и атмосфера в воздушном коридоре за ней разряжается, играет струями и радужными красками, как в реке или на море…

         В общем, дурдом всамделишный.

        – Сколько ты можешь дать? 100 или 150? Лучше 100? А почему лучше, ведь 150 больше! Что? Чем, ты спрашиваешь, больше? Ну, знаешь… Обратись к математикам, они объяснят, чем 150 больше ста и насколько… Тут, брат, логика, арифметика и устный счет. Да, я подойду; спасибо.

        Однажды они купили бензопилу и обмывали ее в баре. Затем завели и начали обкатывать в ближайшем парке, пропилили просеку деревьев в двадцать. Пилой остались довольны. По заявкам близлежащих жильцов приехала милиция, и суд повесил три статьи – “незаконный лесоповал в черте города”, “управление бензоприборами в нетрезвом виде” и “нарушение спокойствия и шума по ночам”. Всю древесину, естественно, конфисковали. Пилу тоже.

        После этого законники выстроили себе стоэтажный офис с ресторанами, бассейнами и телескопом в пентхаусе, а двух подельников упекли на Соловки.

        Ну и где тут, спрашивается, справедливость?

        “Моя милая Жанет!

        Я был вчера у Гиза и он позволил мне снестись с тобой относительно нашего бедного малютки. Дитя, конечно, без будущего, это как пить дать. Незаконнорожденный, да к тому же еще от католички и гугенота! Что же из него вырастет, хотел бы знать Гиз, в лучшем случае капитан мушкетеров, а в худшем – бледная копия нашего проходимца из Наварры. На днях мне обещали отрубить голову, я опять в немилости у королевы, поэтому еще вы рискуете остаться без средств, что ко всему вышесказанному переполняет всякую меру, и наводит на меня смертную тоску, что, впрочем, больше касается меня лично…

        Ольвия – древнее название Борисфен (В Скифии).

        – Не знаю даже, как наша память могла так невозвратно уйти в небытие! Понимаешь, – объяснял он жене, – я читал где-то в книжке, что клетки непрестанно обновляются, целыми тысячами, без выходных и понедельников, делятся, сменяются новыми, а те, в свою очередь, продолжают раньше начатое. Так вот. На белковом уровне за год человек преображается неузнаваемо! Эта рука – уже не та рука. И нога не та. Она уже пересоткана тысячи раз: кость, сухожилия, мышцы… Так что же говорить о мозге: заменяются нейроны, серое вещество, мысли меняются, желания и чувства, конечно, меняются; пропадают, появляются, вновь пропадают и… и все, баста, исчезают навеки. Ты меня слушаешь?.. Может, здесь собака зарыта?

        – Эй! – сказал я и подошел поближе, буквально снеся их с места; однако меня тотчас оттеснили.

        Язык мой был ядовит и нетерпелив:

        – Юноша, быть может, чего-то не знает, – начал я издалека, – наслаждается, в общем, моментом и тенью перекрытия от остановки, а звезды высоко расположились так благоприятно, хоть вам оттуда они и не видны. Мне тоже недосуг смотреть наверх, еще не поднял я толком голову и не знаю, какая погода, а так хотелось бы; я здесь для того, чтобы сказать вам одну важную вещь, – обратился я к нему.

        Я подождал, пока смолкнут выкрики не в мою пользу, порылся в карманах, ничего там не нашел, кроме брелка с ключами, резиновой уточки и шпингалета, и продолжил:

        – Но дело не в вас, мой дорогой миропомазанник, а в той змее, что терзает вашу грудь под видом благочиния, страсти быть может, по принуждению или принуждая, суть от этого не меняется – берегитесь! – говорю я вам. Взгляни, как пышет жаром ее лицо, как развеваются пряди, а руки шарят по тебе, не находя точного места. Хищный взгляд скрывает себя под личиной горячки и соответствующих пасов, но будет скоро разоблачен. Будь уверен, он сам себя разоблачит. Очередная по счету жертва, сброшенная с алтаря, – разве она не кажется смешной? Себе таковой она точно не кажется, но облегченье в том, что…

        Больше меня не слушали: дуэт сластолюбцев унесло, как ветер, причем роль поводыря исполнила она, что, в общем, подтвердило все мои подозрения и обмолвки.

        Мне однажды показалось, что писать абсолютно не о чем и незачем. Ведь своими опытами ты множишь энтропию и без того расхристанного мира, ведешь его со всеми к деградации, регрессу и самовырождению.

        Ее молчание было подобно затишью перед праздником.

        Они уже все написали. Кто – “они”? Те, кто безнаказанно пишут детективы, триллеры и блокбастеры. Это смотря, что писать. Вот, например, граф Т. (да и то, если разобраться, это не подходит.)

        Вот, например: сюжет “Серенады” Шоу. Хотя таким искусством владел, и прекрасно, О Генри. Их, наверное, нужно разрабатывать. Или они сами приходят в голову. Тщательно перевязанные, изящно расплетаемые и в концовке вновь сведенные в одну нить.

        Так я делать не умею, никогда не пробовал, по крайней мере.